Белый конь - Страница 96

Деревню не убедишь никакими черными рамками, какого бы размера они ни были, и люди твердили свое: «Я слышал от своего деда, что в старину они были крепостными у Эристави…» — «Ну, были так были, тем лучше… может, грешным делом, кто кого и соблазнил…»

Все это я к тому говорю, чтобы вы почувствовали, насколько близок я был к этой семье, вообще же их происхождение не волновало меня…

Зизи, как я уже сказал, нагнала меня, и мы вместе побрели по проселочной дороге. Утром я не успел поесть, да и потом так набегался, что едва волочил ноги. А она шла рядом и болтала без умолку. Я то слушал ее, то — нет. Порою, когда впечатления нынешнего дня сами собой всплывали в сознании, слух будто отключался. Как видно, большое впечатление на меня произвели Кариаулевы дочки. Это они все время возникали у меня перед глазами — круглолицые рыжие девицы-дэвы, огромные груди которых покоились прямо на столе.

Я хотел спросить Зизи про этих Кариаули, но она не обращала на меня внимания, все трещала и трещала! Ни на минуту не умолкая, она не давала мне вставить ни словечка.

Фантазируя, она к концу февраля навеки погасила огонь войны и воцарила мир на всей планете. Зима сорок четвертого была на носу, и в исходе войны никто не сомневался, но Зизи так решительно утверждала это, как будто бразды правления были у нее в руках и она могла окончить войну, лишь только пожелает. Потом она подробно описала, как деревня отпразднует победу.

А потом с этого праздника она перескочила на другой — вот она устраивает выпускной вечер после окончания школы, с которого, конечно же, не переведя духа и не оглядываясь назад, мы отправляемся в Тбилиси… Вот Зизи уже сдает приемные экзамены в театральный институт… Сдала и зачислена в институт — она уже студентка первого курса актерского факультета, ни больше ни меньше. Все в восторге от ее успехов, кроме Маро-учительницы: мать против, при ней не стоит и упоминать о театре. «Для этого ли я растила дочь!» — убивается она. Но откуда матери знать?.. Сейчас не время об этом!.. Зизи из тысячи дорог выбрала одну, потому что это ее дорога, только ее! Единственная! У нее все данные актрисы, и почему она должна выбрать другой путь? Правда, она невысока ростом, зато стройна, хорошо сложена, красива. Она поет, танцует, декламирует… Что еще нужно актрисе?

Что еще нужно актрисе?! И правда, что еще?..

Я не нашелся, что ответить, и предпочел промолчать. Мой театральный кругозор ограничивался десятком спектаклей, виденных мною до войны в театре юного зрителя. Хотя раза два родители водили меня в руставелевский театр. Разумеется, на дневной спектакль. Но в памяти у меня засел все-таки театр юного зрителя. Сердцем овладевает грусть, похожая на приятную боль (если боль может быть приятной). На спектакль мы идем всем классом, рядом со мной — та, чья близость и мимолетные взгляды наполняют меня необъяснимой дрожью и странным трепетом…

Боже, как я любил театр! Особенно — сидеть затаив дыхание в темном зале и ждать, когда подымется занавес. По ту сторону занавеса был скрыт незнакомый мир, которого я всегда ждал с тревогой… Я знал, что Зизи не довелось испытать этого трепетного ожидания, ведь она не видела не только сцены, но даже — здания театра.

Мне надоели ее бесконечные разговоры, и я, не церемонясь, заявил: «Что ты заладила — хочу быть актрисой, ты ведь и театра-то в глаза не видела!» «Хочу, и все!» — ответила она коротко и сердито. Я понял, что сказал бестактность, и попытался смягчить впечатление: «Знаешь, Зизи, вот поедем в Тбилиси… Там столько театров…»

— Знаю! — прервала меня Зизи и надулась.

— Давай вместе будем ходить в театр, смотреть спектакли… Может, они тебе и не понравятся!

— Понравятся! Мне давно нравится театр, и… ради бога, не рассуждай, как моя мать!

К этому времени мы наконец добрались до моего дома. Я решил быстренько распрощаться и, сославшись на головную боль и усталость, пойти домой. Но Зизи удержала меня и шепотом, как бы поверяя секрет, сказала: «Давай пообедаем у нас, мы ведь никогда не обедали вместе?» А потом завораживающим голосом добавила: «Разведем огонь, согреемся, чем плохо побыть немного вместе». Я взглянул на свой дом, он показался мне холодным и непривлекательным. К тому же я не особенно стремился увидеть Анано. Впрочем, то, что ее нет дома, было заметно с первого взгляда.

— Мать вернется поздно — сегодня педсовет, — снова шепотом сказала Зизи, но только еще многозначительнее. Этот шепот невольно растревожил меня и пронзил ожиданием. Шепот как будто сулил мне что-то, чего не только я, но, возможно, и она не знала. И для Зизи этот «секрет» был, похоже, туманным. Поэтому мы оба покорно, как пленники, следовали за трепещущим шепотом. Зизи молча шагала впереди. Так мы прошли всю дорогу, так открыли калитку и вошли в ее дом, не проронив ни звука.

В комнате было холодновато, но все же мы сняли пальто, и я без промедления выполнил приказ Зизи: «Разведи огонь!» (Единственное, чему я научился, живя в деревне, это разжигать огонь. Хотя, говорят, и мотыжил я неплохо. Летом мы, ученики, мотыжили кукурузу и регань.) Жестяная печка вскоре загудела, и вокруг разлилось приятное тепло. Тем временем Зизи хлопотала по хозяйству — каждой вещи она сразу нашла место, затем водрузила на печку тяжелую закопченную чугунную кастрюлю и накрыла стол на двоих на том конце, который был поближе к огню, принесла из кладовой хлеб и кислую капусту. После того как я развел огонь, делать мне стало нечего, и я, засунув руки в карманы, прошелся перед висевшими на стенах картинами и, наконец, бессмысленно уставился на великого предка Маро-учительницы. Вспомнил, как Зизи проникновенно читала «Родину хевсура»…