Белый конь - Страница 93

— Озо, — сказала завуч. — Ступай к Кариаулевой вдове и передай: пусть сейчас же придет, директор вызывает. Если ее не будет дома, то подымись к Кариаули, она — там.

— Я не знаю, где они живут.

— Тебе не приходилось видеть справа от церкви, через поле, кирпичный дом с каменной оградой?.. Там они и живут.

Я не смог вспомнить кирпичный дом справа от церкви. Я даже толком не знал, кто такие Кариаули, хотя слышал о них.

Засунув руки в карманы, я послушно отправился выполнять поручение. Я надеялся застать вдову дома, чтобы не пришлось искать дом Кариаули, но мои надежды не оправдались, и я уныло поплелся вверх — к церкви…

Я бреду по ухабистому подъему, здесь ветер пронизывает сильнее. Ни души не видно, все укрылись в домах, притаились и пригрелись.

Сгорбившись, иду я в гору и думаю о Кариаулевой вдове. Думаю потому, что мне не дает покоя странная, но возможная параллель. Кариаулева вдова, которая два года назад преподавала нам географию, была худенькой, черненькой, невзрачной, а характером — строптивой. Одним словом, прирожденная старая дева, особенно в эту трудную годину, когда даже сельские мадонны и мечтать не смели о замужестве.

Но однажды, когда пришла весть о гибели Михо Кариаули, эта женщина сняла свою повседневную одежду, оделась во все черное и впала в траур, будто у нее умер жених или муж. А деревня знала, что Михо Кариаули любил девушку из другой деревни. Поговаривали, что, если бы не война, осенью они должны были пожениться.

Иные с улыбкой говорили: если бы учительница географии вовремя вышла замуж, могла бы иметь сына — ровесника Михо. Деревня, конечно, преувеличивала. Деревне свойственны преувеличения и шутки, порой — злые, порой — добрые.

3

А учительница географии всем своим существом, с упрямой искренностью горевала о гибели то ли мужа, то ли жениха. Как видно, она так глубоко убедила себя — я, мол, жена (или невеста) Михо Кариаули, — что заставила поверить в это и других. Теперь вся деревня относилась к ней как к безвременно овдовевшей, и все уважали ее за верность и порядочность, даже позабыв ее настоящее имя и окрестив «Кариаулевой вдовой».

Очевидно, и родители Михо поверили в ее верность и преданность, широко открыли перед нею двери своего дома, и учительница географии поселилась у них, став неотъемлемым членом семьи. Оказывается, родители Михо даже говорили: нашему сыну подошла бы только такая образованная, умная и кроткая жена, и если бы не злая судьба, то лучшей жены Михо и не пожелать. Конечно, сейчас не стоит говорить о том, чего бы, возвратись Михо благополучно с войны, он пожелал, а чего — нет…

И тут я подумал: а что, если и Анано собирается стать второй Кариаулевой вдовой, и Сабу сама придумала, — но тут же отбросил от себя эту недостойную мысль. Подсознательно мне не нравилась судьба, выбранная моей учительницей. Я не желал Анано такой жизни… Нет!.. Неправда. Я считал, что она не имеет права на такую жизнь, потому что у нее был брат — мой отец и, что самое главное, был я. Я — которому шел уже семнадцатый год и который из-за своего легкомысленного эгоизма не хотел допускать даже мысли о том, что у Анано может быть другая забота и печаль, кроме как обо мне!

Наконец-то я одолел подъем и оказался вблизи церкви, Там же, чуть выше обвалившейся каменной ограды, находится старое заброшенное кладбище, где в беспорядке разбросаны холодные серые могильные камни. Голый склон горы сверху окаймлен лесом. Сейчас, по моим расчетам, я должен свернуть направо и перевалить через маленький холм, за которым будет дом Кариаули с каменной оградой. На холме возвышается одно-единственное дерево. Кажется, дуб.

С холма я и вправду увидел стоящий вдали от деревни дом и удивился: как это я его раньше не замечал? Я стал быстро спускаться и шел еще довольно долго, прежде чем добрался до каменной ограды. Ограда была сложена из больших речных глыб, местами укрепленных обтесанными могильными камнями — на некоторых сохранились полустертые надписи и можно было даже прочитать отдельные слова.

Ограда показалась мне высокой и внушительной. Волей-неволей она обращала на себя внимание. Она походила на крепостной вал, овеянный тайной, и вызывала почтение. Калитка была открыта, но я на время замешкался и лишь после колебания решился войти: чего мне было стесняться, я ведь не по своей воле шел, меня послали, вот я и явился. Дом оказался под стать ограде — двухэтажный, но какой же огромный! И у нас двухэтажный дом, но по сравнению с этим он — захудалая лачуга.

Во дворе я осмотрелся, не выскочит ли собака. Такой дом трудно представить себе без овчарки, хотя в то время редко можно было встретить собаку, люди и те с трудом себя кормили. Я торопливо пересек двор, все еще опасаясь овчарки, взбежал по лестнице и постучал в дверь. Прислушался, потом снова постучал согнутым указательным пальцем.

— Кто там? — услышал я строгий мужской голос. Вопрос был задан так категорично, что, не объясни я, кто и зачем пришел, мне и дверь-то, наверное, не открыли бы.

Я промямлил, что мне нужна учительница.

— Кто?!

— Меня прислали из школы… мне нужна учительница…

Долго ждать не пришлось, дверь открыла Кариаулева вдова: она была с ног до головы одета в черное и выглядела очень худой. Ни о чем не спросив, она посмотрела на меня печальными глазами и еле заметной улыбкой выразила нечто вроде удивления. Поскольку мне открыли дверь, я решил, что меня приглашают войти в дом, и вошел — манило тепло.