— Когда он ушел? — спросила Нана, не отводя рук от лица.
— Кажется, вчера.
Нана вдруг вспомнила, как школьный сторож сказал вчера, что ее дожидается какой-то солдат. Нана решила, что сторож напутал, и через минуту-другую забыла о сказанном. Теперь она догадалась: это был Леван, он прибегал в школу попрощаться с ней. Наверно, у него не осталось времени, чтобы подождать до окончания уроков. Почему же мама скрыла это от нее? Конечно, она все знала и потому молчала, отворачивалась… Да, потому и молчала…
— Ага, тут дело по-другому обстоит…
Нана отняла руки от лица и полными слез глазами посмотрела на Васико.
— Что ты говоришь? — спросила она его надтреснутым голосом.
— Ничего… Обычное дело…
— Какое дело?
Васико перегнулся назад, заглянув в чердак, и сказал:
— Оказывается, на чердаке темно.
— Ну и что?
— То, что темный чердак — это темный чердак. — Васико приблизился к Нане и обнял ее за плечи. — Не плачь, так бывает.
— Ты не знаешь, Васико… — Слезы хлынули из глаз Наны, и она не сумела досказать.
— Как не знаю… Разве есть что-нибудь такое, чего бы я не знал или о чем бы не догадывался?..
Нану неожиданно обхватили сильные руки, и она почувствовала на шее прикосновение горячих губ.
— Что ты делаешь? Убирайся отсюда! Леван ушел на фронт, а ты…
Вдруг до них донеслись крики и свист. Нана почувствовала, как вздрогнул и выпустил ее Васико.
В окнах госпиталя стояли раненые, они угрожали Васико кулаками, ругались и кричали. Один высунул из окна костыль: «Голову расшибу, мерзавец!»
— Ну и защитники у тебя! Подумаешь, недотрога. Ты и Леван, как кошки, ютились на чердаке. Рыскали по темным углам, черт знает чем занимались…
— Сейчас же убирайся отсюда! — дрожащим голосом сказала Нана с еще не высохшими слезами на глазах. — Сейчас же уходи!
В окнах госпиталя не унимались раненые…
Васико пролез в окошко и скрылся в темноте чердака.
Шум в окнах госпиталя прекратился. Раненые улыбались Нане. Она понемногу ободрилась и медленно побрела в угол крыши, откуда было ближе к ним.
— Почему не идет твой друг? — спросили из окон госпиталя.
— Ушел на войну… добровольцем, — ответила Нана.
— Не бойся, — обнадеживали раненые, — мы были на войне. Он молодец, молодец. Такой парень не пропадет.
Добрые улыбки на лицах раненых неожиданно исчезли, а потом исчезли и сами раненые.
В маленьком сквере опять дымила кучка листьев… Молочный дым клубился в воздухе.
Девочка с суровым лицом долго еще стояла на крыше. Ее большие карие глаза смотрели в окно, которое только что прикрыла сердитая медсестра.
Потом окно точно бы вновь приоткрылось.
На подоконнике уселся смуглый парень и улыбнулся ей, стоящей на крыше.
— Как поживаешь, Нана?
— Спасибо, а ты?
— Я ничего.
— Как рана, опять беспокоит?
— Нет.
— Не знаешь, когда тебя выпишут?
— Скоро.
— Когда же будет это «скоро»?
— Скоро. Ведь ты придешь в следующее воскресенье?
— Обязательно. Только ты сам не опаздывай.
— Разве я опаздываю?
— Конечно, опаздываешь… Сколько я сегодня ждала.
— Ну, теперь я всегда буду вовремя подходить к окну. Ты тоже вовремя приходи на крышу.
— Хорошо.
— Нана!..
— Что?
— Почему ты так легко одета, ведь теперь осень…
— Да, теперь осень… Леван, каким бы теплым ни было осеннее солнце, оно не задержит листопада…
Нана пришла в себя, услыхав хлопанье крыльев, вытерла слезы.
Все окна госпиталя были закрыты.
На крышу прилетели голуби.
Мальчик шел один… Он нехотя брел по серым плитам тротуара, держа под мышкой старенькую школьную сумку. Он знал: четверо мальчишек — четверо врагов ждут его на углу улицы. Все четверо — сильные, быстрые, ловкие, заядлые драчуны. Они поджидают его там с раннего утра. Неужели у них нет других занятий?
Мальчик шел медленно, не торопясь. Время от времени он останавливался перед какой-нибудь лавкой, заглядывал в нее, потом, почесав затылок, шел дальше.
По улице одиноко брел маленький смуглый мальчик. Глаза у него были как ежевика, черные, влажные и чуть-чуть грустные.
Огромная черная овчарка трусцой пробежала мимо. Пугливо покосилась на него, и по этому взгляду мальчик понял, что собака чужая тут, в городе. Он проводил ее глазами. Кажется, он уже видел ее вчера, такую же одинокую, потерянную…
Было тепло. Сентябрьское солнце еще грело по-летнему… В его лучах старые лавки и низкие запыленные дома напоминали развешенное для просушки выцветшее и выгоревшее белье.
На мостовой споткнулась о булыжники и упала лошадь, запряженная в телегу. Мальчик видел, как у нее из-под подков посыпались искры, как подогнулись колени… Возница взмахнул кнутом, раз, другой… Лошадь изо всех сил старалась подняться — подковы снова выбили искры. На место происшествия с криком сбежался народ. Люди осуждающе смотрели на несчастное животное, как на виновника случившегося.
Узкую улицу мгновенно запрудили фаэтоны, фургоны, телеги. Образовалась пробка.
Мальчика осенило: а не удастся ли ему в этой сутолоке ускользнуть от преследователей? Он помчался к углу, но не успел пробежать и десяти шагов, как кто-то схватил его за руку и сильно тряхнул. Перед ним стоял парнишка — его ровесник. Круглое, как луна, лицо все было в рыжих веснушках.
— Ты куда?
— Пусти!
— Пупуз! Гео! Курка! — крикнул веснушчатый.