— Ничего я не знаю.
— Гоги, почему ты меня дразнишь?
— Я тебя дразню?!
— Ладно. Тогда найди этого пройдоху Гиркелидзе и верни мне мои деньги.
— Какого Гиркелидзе?
— Вашего родственника.
— У меня нет такого родственника.
— Мне все равно, твой это родственник или твоей жены.
— Не знаю.
— И я не знаю. Верни мне мои деньги!
— Сколько же ты ему отдал?
— Сто тысяч рублей.
— Как же ты доверил ему такую сумму, если знал, что он пройдоха?
— Я еще раз повторяю: найди этого человека и верни мне мои деньги.
— А я еще раз прошу тебя, Датико, мне не угрожать.
— Я свое сказал, Гоги… Дальше смотри сам!
— Вот и ладно. А теперь, будь добр, оставь меня в покое.
— Боюсь, что ты меня недостаточно хорошо знаешь.
— Еще узнаю. Времени достаточно.
— Я про то говорю, как бы тебе потом не пожалеть.
— А о чем мне жалеть? — Отец Луки поднялся и, прихрамывая, прошелся взад и вперед по комнате. — Даже смерть этой бедной женщины сошла ему с рук, так он, наглец, еще и угрожает! Убирайся отсюда, бессовестный!
— Между прочим, эта «бедная женщина» до твоего приезда была жива… Уж не знаю, что с ней потом стряслось! — Датико Беришвили круто повернулся и вышел.
Лука вспомнил тетю Нато. Вспомнил, как удивительно она походила в гробу на свою ранее умершую сестру — тетю Нуцу. Ощутив ноющую боль внутри, Лука не сразу понял, что мучила его пустая кровать тетушки, железная кровать, в которой никто уже не лежал и никогда больше не ляжет…
— Лука! — окликнул его отец.
Лука вошел в комнату.
— Как жизнь, Лука? — спросил отец и улыбнулся.
— Отлично!
— Ты ведь ничего не боишься, сын?
— А чего мне бояться?
— Правильно, сынок, ты уже совсем взрослый.
«Видно, не такой уж я взрослый, раз мне на каждом шагу об этом твердят, — подумал Лука. — А все-таки, чего я должен бояться?» И в самом деле, чего ему бояться? Он не замечал вокруг ничего такого, чего следовало бы опасаться, особенно теперь, когда рядом был отец. У него не возникало никаких предчувствий, и сердце не подсказало ему, что беда была совсем рядом.
Однажды ночью в дверях галереи появился незнакомый мужчина и спросил Гоги Джорджадзе. «Это я», — сказал отец Луки. «Спуститесь на минутку во двор», — вежливо обратился к нему незнакомец. «А в чем дело?» — удивился Гоги Джорджадзе. «Там вас ждут старые друзья». С этими словами незнакомец исчез.
Лука заметил, что отец сначала задумался, а потом не на шутку встревожился. У Луки так заколотилось сердце, что на мгновенье он словно оглох и ничего не слышал, кроме ударов собственного сердца.
Гоги Джорджадзе быстро надел китель и подпоясался широким армейским ремнем, все это он проделал так ловко и молниеносно, как по сигналу боевой тревоги. Потом он вынес из соседней комнаты револьвер, проверил его и сунул в карман. Опираясь на палку, Гоги Джорджадзе вышел в галерею, и Лука еще раз убедился, что отец чрезвычайно взволнован.
— Не ходи! — взмолился Лука.
— Почему? — неожиданно для Луки спросил отец.
— Не ходи! Мне страшно…
— Не бойся, ничего со мной не случится!..
Дверь галереи была открыта. За дверью начиналась тьма, такая густая, хоть глаз выколи. Отец уже собрался выходить, но, взглянув во мглу, почему-то остановился.
— Ты не выходи, слышишь? Оставайся дома!
— Поторопитесь, вас ждут! — снова раздался голос незнакомца.
— Кто меня ждет? — спросил Гоги Джорджадзе.
— Не знаю, наверно, ваши друзья. Меня просто попросили вас позвать.
— Передай, что я сейчас иду.
Отец колебался. Он закурил папиросу, поглядел на Луку, что-то хотел ему сказать, но не успел. В это время в открытой двери галереи показалась Богдана.
— Не ходите, Гоги… — сказала Богдана. — Я недавно проходила через двор. Возле голубятни пятеро мужчин — Датико Беришвили, Рубен, троих я не узнала. По-моему, это те самые, которые приходили, чтобы перенести тетю Нато. Не ходите, очень темно, и вы ничего не разглядите…
— Гоги, послушайся Богдану, сейчас не время туда идти… — Это голос Андукапара, идущий из темноты.
— Вы присмотрите за Лукой, я сейчас приду! — Гоги Джорджадзе ступил во тьму. Перед уходом он бросил на пол недокуренную папиросу и раздавил ее каблуком.
Богдана пошла за ним, следом — Лука.
Богдана вывела Луку на балкон. Андукапар был уже там в своем кресле.
Во дворе стоял мрак, и ничего не было видно, не только двор, но весь город был погружен в непроглядную мглу.
— Гоги уже на лестнице первого этажа, — сказала Богдана.
— Не надо было ему спускаться, — отозвался Андукапар.
— Мы виноваты, не должны были его пускать! — это опять Богдана.
Возле голубятни трижды прогремел выстрел, сопровождаемый огненной вспышкой. В ответ со стороны лестницы тоже раздались выстрелы. Этот ужасный звук повторился несколько раз с той и с другой стороны.
— Кажется, Гоги ранили! — крикнула Богдана, отрываясь от перил.
— Папа! — закричал Лука и отскочил от барьера.
Богдана и Лука бегом спустились по лестнице… Лука бежал вслепую, ничего перед собой не видя.
— Вас ранили, Гоги? — услышал Лука возглас Богданы.
— Да, попали-таки, мерзавцы!
Лука нашел в темноте отца, обхватил руками его колени и заплакал:
— Папа!.. Папа!..
— Не бойся, сынок, меня чуть-чуть царапнуло… пустяки.
— Вы знаете, кто стрелял? — спросила Богдана.
— Кто?
— Рубен.