Белый конь - Страница 5

— Я и сам такой, — продолжал Зеленый френч, — я знаю цену порядочности, человечности, добру… Только вот меня не ценят…

— На все теперь цены установили, — сказал рыбак, — на порядочность, честность, добро. А красоту и вовсе выше всего ценят. Все нынче в большой цене, дороже, чем на самом деле стоит…

Кутилы за соседним столом снова затянули песню, заглушившую даже могучий храп духанщика.

Ладо допил оставшуюся на дне стакана водку и громко крикнул:

— Антон, еще два стакана.

Духанщик наполнил стаканы.

Зеленый френч курил одну папиросу за другой. Он вполоборота повернулся к кутилам, пытаясь им подпевать, но потом махнул рукой и снова обратился к Ладо.

— Жизнь — жестокая штука. — Он был так пьян, что еле ворочал языком. — Вот я, например… Видишь эти шрамы? — Он поднял волосы над виском и показал ему слева рубец. — Ты не думай, это не рана… Знаешь, что это такое?.. Я не хотел на свет появляться, а меня силой вытащили… Щипцами… Бедная моя мать!.. Лучше совсем не рождаться!..

Рыбаку и этот рубец был знаком, но он никак не мог вспомнить, где и когда видел этого человека!

— Иной раз такое накатит, что впору топиться, — продолжал Зеленый френч, взяв с тарелки Ладо кусок хлеба.

Мрачное лицо Ладо посветлело.

— А ты ведь уже топился однажды.

— Я? — удивился пьяный.

— Сначала бросился в воду, а потом пожалел себя и стал кричать: помогите…

— Нет… Я не кричал… Совестью клянусь, рта не раскрывал…

Рыбак улыбнулся. Взял со стола тарелку с остатками хлеба и сыра и поставил перед собакой, притихшей у его ног.

— Ешь, псина! — погладил он овчарку по голове.

Она мигом вылизала тарелку.

— А ты помнишь того человека, который тебя спас? — спросил Ладо.

— Конечно… как же, — ответил Зеленый френч и, пошатываясь, побрел к стойке с полным стаканом в руке.

Рыбак выпрямился, стоя осушил свой стакан и пошел к выходу.

— Потом рассчитаемся, Антон! — крикнул он, открывая дверь.

— Как знаешь, Ладо-джан!

— Идем, пес… Идем!

Вечерняя прохлада приятно овевала разгоряченный лоб. Засунув руки в карманы, Ладо вошел в свой двор, овчарка покорно следовала за ним.

Колесо мельницы скрипело, как обычно, поднятые им водяные брызги сверкали в лунном свете.

Рыбак растянулся на перевернутой лодке и устремил глаза в небо. Прислушался к знакомому плеску воды: так плещет река только ночью, когда все вокруг умолкает. Ладо резко поднялся и стал смотреть на воду. От быстрого течения кружилась голова — он только сейчас ощутил воздействие водки. Обнял ствол липы, прислонился к нему плечом.

Там, где тень мельницы падала на реку, вода была темной и таинственной. Тень была мягкой и гибкой, как хорошо выделанная кожа, она колебалась, морщилась, то вспучивалась, то прогибалась. Упругие волны скользили под этой кожей, скользили бесконечно. Хотелось дотянуться до воды рукой и сдернуть с реки покров тени, чтобы увидеть подлинное лицо волн.

Ладо распахнул ворот и подставил разгоряченную грудь речному ветерку. Вскоре ему стало холодно. Он снова застегнул ворот и обернулся к собаке:

— Пошли, хватит бродить… Юлия не спит… Ждет нас. Идем, у Юлии тепло… У Юлии особое тепло.

Рыбак не заметил, как засуетилась при его появлении Мако. Балкон был залит лунным светом, и старуха то укрывалась за столбом, то, присев, подглядывала за ним в просвет между балясинами.

Рыбак и собака шли к дому.

Возле платана Ладо остановился и снова поглядел на Куру. В темноте ему показалось, что скрипнула дверь мельницы, послышался женский голос.

Ладо с балкона попытался разглядеть мельницу.

Дверь мельницы открылась и закрылась еще раз, видимо, кто-то выбежал наружу. Наконец на пороге показался сам Степанэ, облитый тусклым светом керосиновой лампы. Он нагнал удалявшуюся фигуру и попытался затащить ее обратно.

Ладо быстро сбежал по ступенькам и притаился у самого берега.

— Пусти! Пусти меня! — услышал он молящий голос женщины…

— Девушка, послушай, я хочу тебе что-то сказать…

— Отстань! В воду брошусь, клянусь матерью, утоплюсь!

— Да я же не убиваю тебя! Дай мне слово сказать.

Ладо не выдержал, перебежал висячий мостик и кинулся к Степанэ.

Перепуганная девушка при виде второго мужчины рухнула замертво. Степанэ закрыл за собой дверь, и мельница снова погрузилась во тьму.

— Чего тебе, зачем пожаловал?

— Услышал голоса и пришел.

— Я тебя не звал.

— И я не к тебе пришел.

— Ладо!

— Жалко девушку, отпусти, пусть идет своей дорогой…

— Я ведь обидеться могу, Ладо.

— Вставай… — Ладо наклонился и помог девушке встать. — Что тебе тут понадобилось?.. Тоже, видать, не ангел небесный.

— Ты пьян, что с тобой говорить! — презрительно бросил Степанэ.

Девушка с опаской ступила на мостик.

В глухом бормотании мельницы четко выделялся стук порхлицы. Река грудью касалась острых носов лодок… Вода журчала, плескалась… Мельничное колесо с силой вращалось, шлепало по воде.

Мостик плавно раскачивался, и удлиненная тень рыбака трепетала на кирпичной стене, врезавшейся в реку.

Собака скулила и лаяла на берегу.

— Испугалась, псина! — Ступив на берег, приласкал Ладо собаку. — Не бойся!

Рыбак вышел на середину двора, отвернул кран и подставил под ледяную струю пылающий лоб. Потом он выпрямился, отряхнулся, открыл глаза и застыл в удивлении: девушка стояла у лестницы Мако и, похоже, никуда не собиралась уходить.