Белый конь - Страница 28

Отец терпел, терпел, а потом как стукнет каждого по голове. Да так, что Габо чуть не лишился чувств, но не позволил себе сделать замечание зятю.

— Они у меня, — сказал зять, — и клопа в стенке не оставят в покое.

Мальчики примолкли, успокоились и снова принялись за еду.

— Почему не сообщила, что собираешься приехать? — спросил Габо у Гугуты.

— Не знаю… Я и не собиралась приезжать… Это потом как-то надумали.

— Оказывается, замуж вышла, и дети уже у тебя… А я и не знал ничего… Разве так можно, доченька.

— Не знаю… Мама говорила, не пиши, мол.

— Почему же?

— Потому… — Гугута застеснялась, покраснела, наконец все-таки сказала: — Если, говорит, узнает о твоем замужестве, денег больше не будет присылать.

— Эх, как могла она сказать такое… На кой черт мне эти деньги, все, что видишь здесь, все твое, доченька. Мне-то ведь на два дня жизни осталось, какого же дьявола держаться мне за все это… Или в могилу с собой тащить?

До конца завтрака зять еще раз отлупил детей, еле унял их. Потом все встали, Гугута попросила деда повести их по городу, сказала, что ей надо сделать кое-какие покупки. Старик сменил одежду (надел железнодорожную форму) и пошел впереди внучки и зятя. Мальчиков оставили дома. Строго-настрого наказали им ничего не трогать, вести себя смирно, не устраивать беспорядка, а то, мол, худо вам будет…

И мальчики остались в комнате одни. А взрослые ушли в город сделать кое-какие покупки.

6

Вечером вернулись домой усталые…

Мальчики на славу поработали за день. Габо не узнал свою комнату, так она была разорена и разгромлена. Все переломали, перемешали, перевернули вверх дном. Выбили стекло в окне, разбили графин, пол залили водой. Обшарили ящики шкафа, раскидали по мокрому полу разные бумаги, письма, карточки, вилки и ножи, тарелки… Сами тоже вымазались, перепачкались. Разодрали друг на друге одежду, в которую их специально нарядили по случаю поездки в город.

Старик в отчаянии опустился на стул. Гугута стала прибирать комнату, а отец набросился на детей.

Габо хотел было остановить зятя, но ничего из этого не вышло. Зять не успокоился, пока не вздул мальчишек.

Потом все как-то улеглось. Гугута накрыла на стол, сели ужинать.

— Дедушка, если все это мое, — нерешительно начала Гугута, — тогда… Тогда мы кое-что, сколько осилим, заберем с собой…

— Твое, дочка… Сказал ведь, что твое…

Гугута многозначительно посмотрела на мужа: вот мол, тебе, а ты еще не верил, что старик правду говорит.

Габо пил чай и смотрел на Гугуту. В этой полной, сильной, краснощекой женщине он искал свою маленькую Гугуту, красивую, беленькую Гугуту. На миг у него даже появилось сомнение, может, это не она, но старик сразу же отбросил эту мысль. Конечно, это была Гугута, только она очень изменилась. Повзрослела, пополнела. Выражение ее глаз не узнал старик, целый день думал он об этом и только сейчас догадался: во взгляде Гугуты пряталась незнакомая ему жадность. Только одни волосы остались прежними, светлые, блестящие волосы.

Гугута… Гугута… Маленькая, красивая, беленькая Гугута…

— Сейчас бы самое время укладывать спать, — сказал зять.

— Да, ложитесь, дети мои.

— А ты?

— Я тоже лягу… Все будем спать…

Габо постелил себе на тахте. Детей уложил на одну кровать, на другую легли муж и жена.

Потушили свет.

А дети — никто, мол, нас не видит — принялись колотить друг друга ногами.

— Тихо! — раздался голос зятя.

Дети ворочались, смеялись, прямо давились от смеха.

— Сейчас же спать, не то дождетесь у меня!..

Теперь у Гугуты начался приступ смеха. Муж что-то шептал ей, а она смеялась, сунула голову под одеяло и тихо хохотала.

Заснули.

Потом все стихло.

— Ребятки, спите? — спросил зять, потом этот же вопрос повторила Гугута:

— Ребятки, спите?..

Дети не отвечали.

Габо неподвижно лежал на тахте. Широко открыл глаза и уставился в темноту.

Он ни о чем не думал. Он так вымотался за день, что и не мог думать о чем-нибудь. Вдруг послышался шорох и шепот. Габо невольно прислушался. Смутился, покраснел, лицо у него запылало. Он накрыл голову подушкой, одеялом… Невозможно… Ведь он, Габо, здесь, в этой комнате, еще не спит… Хоть бы подождали, пока старик уснет…

И снова все затихло… Зять повернулся и захрапел…

Габо не пытался уснуть. Он лежал лицом вниз и плакал старческими слезами.

Гугута… Гугута… Маленькая, красивая, беленькая Гугута…

7

— Дедушка, этот матрац и одеяло мы тоже возьмем. Хватит тебе одной пары, на что тебе больше?

Габо хотел сказать: «Ко мне иногда приходят друзья. Захмелеет кто-нибудь — я укладываю его вот в эту постель: пусть отдохнет до утра». Но не мог сказать. Да и как скажешь, быть может, им одеяло и матрац нужней, чем ему…

— Возьми, доченька…

— Дедушка, и эти тарелки, куда тебе столько тарелок?

Габо хотел сказать: «Иногда друзья собираются у меня. Я накрываю им на стол… Вот из этой тарелки с позолоченной каемкой любит кушать Михо…» Не сказал. Как он мог сказать?..

— Возьми, доченька.

— Дедушка, и эти бокалы возьмем… Зачем тебе одному так много бокалов?

Габо хотел сказать…

Ничего не сказал. А сердце сжалось: ведь большеголовый Гогия любил как раз вон тот высокий стройный бокал, только из него и пил.

— Возьми, доченька.

Отъезжающие уложились, упаковали, перевязали весь багаж. Взвалили на себя поклажу и зять и Гугута, детей тоже нагрузили понемногу и так, навьюченные, отправились на вокзал.